Неточные совпадения
Пал дуб на море тихое,
И море все
заплакало —
Лежит
старик без памяти
(Не встанет, так и думали!).
Однако упорство
старика заставило Аленку призадуматься. Воротившись после этого разговора домой, она некоторое время ни за какое дело взяться не могла, словно места себе не находила; потом подвалилась к Митьке и горько-горько
заплакала.
Чем далее лилась песня, тем ниже понуривались головы головотяпов. «Были между ними, — говорит летописец, —
старики седые и
плакали горько, что сладкую волю свою прогуляли; были и молодые, кои той воли едва отведали, но и те тоже
плакали. Тут только познали все, какова такова прекрасная воля есть». Когда же раздались заключительные стихи песни...
Он видел, что
старик повар улыбался, любуясь ею и слушая ее неумелые, невозможные приказания; видел, что Агафья Михайловна задумчиво и ласково покачивала головой на новые распоряжения молодой барыни в кладовой, видел, что Кити была необыкновенно мила, когда она, смеясь и
плача, приходила к нему объявить, что девушка Маша привыкла считать ее барышней и оттого ее никто не слушает.
— Почтеннейший! — сказал Чичиков, — не только по сорока копеек, по пятисот рублей
заплатил бы! с удовольствием
заплатил бы, потому что вижу — почтенный, добрый
старик терпит по причине собственного добродушия.
Ассоль смутилась; ее напряжение при этих словах Эгля переступило границу испуга. Пустынный морской берег, тишина, томительное приключение с яхтой, непонятная речь
старика с сверкающими глазами, величественность его бороды и волос стали казаться девочке смешением сверхъестественного с действительностью. Сострой теперь Эгль гримасу или закричи что-нибудь — девочка помчалась бы прочь,
заплакав и изнемогая от страха. Но Эгль, заметив, как широко раскрылись ее глаза, сделал крутой вольт.
…Он бежит подле лошадки, он забегает вперед, он видит, как ее секут по глазам, по самым глазам! Он
плачет. Сердце в нем поднимается, слезы текут. Один из секущих задевает его по лицу; он не чувствует, он ломает свои руки, кричит, бросается к седому
старику с седою бородой, который качает головой и осуждает все это. Одна баба берет его за руку и хочет увесть; но он вырывается и опять бежит к лошадке. Та уже при последних усилиях, но еще раз начинает лягаться.
— Сила-то, сила, — промолвил он, — вся еще тут, а надо умирать!..
Старик, тот, по крайней мере, успел отвыкнуть от жизни, а я… Да, поди попробуй отрицать смерть. Она тебя отрицает, и баста! Кто там
плачет? — прибавил он погодя немного. — Мать? Бедная! Кого-то она будет кормить теперь своим удивительным борщом? А ты, Василий Иваныч, тоже, кажется, нюнишь? Ну, коли христианство не помогает, будь философом, стоиком, что ли! Ведь ты хвастался, что ты философ?
Становилось темнее, с гор повеяло душистой свежестью, вспыхивали огни, на черной плоскости озера являлись медные трещины. Синеватое туманное небо казалось очень близким земле, звезды без лучей, похожие на куски янтаря, не углубляли его. Впервые Самгин подумал, что небо может быть очень бедным и грустным. Взглянул на часы: до поезда в Париж оставалось больше двух часов. Он
заплатил за пиво, обрадовал картинную девицу крупной прибавкой «на чай» и не спеша пошел домой, размышляя о
старике, о корке...
Самгин оглянулся: за спиной его сидела на диване молоденькая девушка и навзрыд
плакала, Правдин — исчез, хозяйка магазина внушала седоусому
старику...
Услыхав, что один из окрестных молодых помещиков ездил в Москву и
заплатил там за дюжину рубашек триста рублей, двадцать пять рублей за сапоги и сорок рублей за жилет к свадьбе,
старик Обломов перекрестился и сказал с выражением ужаса, скороговоркой, что «этакого молодца надо посадить в острог».
Вдруг… слабый крик… невнятный стон
Как бы из замка слышит он.
То был ли сон воображенья,
Иль
плач совы, иль зверя вой,
Иль пытки стон, иль звук иной —
Но только своего волненья
Преодолеть не мог
старикИ на протяжный слабый крик
Другим ответствовал — тем криком,
Которым он в веселье диком
Поля сраженья оглашал,
Когда с Забелой, с Гамалеем,
И — с ним… и с этим Кочубеем
Он в бранном пламени скакал.
Я начал было
плакать, не знаю с чего; не помню, как она усадила меня подле себя, помню только, в бесценном воспоминании моем, как мы сидели рядом, рука в руку, и стремительно разговаривали: она расспрашивала про
старика и про смерть его, а я ей об нем рассказывал — так что можно было подумать, что я
плакал о Макаре Ивановиче, тогда как это было бы верх нелепости; и я знаю, что она ни за что бы не могла предположить во мне такой совсем уж малолетней пошлости.
Назавтра Лиза не была весь день дома, а возвратясь уже довольно поздно, прошла прямо к Макару Ивановичу. Я было не хотел входить, чтоб не мешать им, но, вскоре заметив, что там уж и мама и Версилов, вошел. Лиза сидела подле
старика и
плакала на его плече, а тот, с печальным лицом, молча гладил ее по головке.
— Мы очень хорошо понимаем, — сказал беззубый сердитый
старик, не поднимая глаз. — В роде как у банке, только мы
платить должны у срок. Мы этого не желаем, потому и так нам тяжело, а то, значит, вовсе разориться.
Ответа не было. Привалов поднял глаза и увидел, как седой, сгорбившийся в одну ночь
старик стоял у окна к нему спиной и тихо
плакал.
Надежда Васильевна тихо
плакала,
старик горячо ее целовал.
Василию Назарычу ничего не писали о женитьбе Привалова. Он приехал домой только по первому зимнему пути, в половине ноября, приехал свежим, здоровым
стариком, точно стряхнул с себя все старческие недуги. Лука не выдержал и горько
заплакал, когда увидал старого барина.
Старика передернуло от ее улыбки, и губы его задрожали от благодарного
плача.
И он упал на стул и, закрыв обеими ладонями лицо, навзрыд
заплакал. Но это были уже счастливые слезы. Он мигом опомнился.
Старик исправник был очень доволен, да, кажется, и юристы тоже: они почувствовали, что допрос вступит сейчас в новый фазис. Проводив исправника, Митя просто повеселел.
Неизвестно, каким образом отец ее Кулик пронюхал дело; пришел
старик поглядеть на нас, да как
заплачет…
Помню я еще, как какому-то старосте за то, что он истратил собранный оброк, отец мой велел обрить бороду. Я ничего не понимал в этом наказании, но меня поразил вид
старика лет шестидесяти: он
плакал навзрыд, кланялся в землю и просил положить на него, сверх оброка, сто целковых штрафу, но помиловать от бесчестья.
Уезжая, он взошел наверх; взволнованная всем происшедшим, Natalie сидела на креслах, закрывши лицо, и горько
плакала.
Старик потрепал ее по плечу и сказал...
Старик кланялся мне в пояс и
плакал; кучер, стегнувши лошадь, снял шляпу и утер глаза, — дрожки застучали, и слезы полились у меня градом.
Потом взошел моей отец. Он был бледен, но старался выдержать свою бесстрастную роль. Сцена становилась тяжела. Мать моя сидела в углу и
плакала.
Старик говорил безразличные вещи с полицмейстером, но голос его дрожал. Я боялся, что не выдержу этого à la longue, [долго (фр.).] и не хотел доставить квартальным удовольствия видеть меня плачущим.
Заплатишь в консистории, что требуется, поедешь к невесте, ан либо она с изъяном, либо приход такой, что и старики-то еле-еле около него пропитываются.
Я почти никогда не
плачу, но
плакал, когда скончался Томка, уже глубоким
стариком, и когда расставался с Шулькой при моей высылке из советской России.
И сама побежала с ним. Любовник в это время ушел, а сосед всю эту историю видел и рассказал ее в селе, а там односельчане привезли в Москву и дразнили несчастного до старости… Иногда даже
плакал старик.
— Десятки лет мы смотрели эти ужасы, — рассказывал
старик Молодцов. — Слушали под звон кандалов песни о несчастной доле, песни о подаянии. А тут дети
плачут в колымагах, матери в арестантских халатах заливаются, утешая их, и публика кругом
плачет, передавая несчастным булки, калачи… Кто что может…
Старик, глубоко растроганный,
плакал, но в это время юморист дядя Петр печально покачал головой и ответил горькой шуткой...
Бедный
старик вздыхал, даже
плакал, отбиваясь от соблазнителя: ни нога уже не годится для стремени, ни рука для сабли, но капитан изо дня в день приходил к его хате, нашептывал одно и то же.
Его с трудом увели. На подъезде неистовый
старик все-таки успел подраться с судейским курьером и сейчас же
заплатил за обиду.
Старик крепко взял меня за плечо и повел по двору к воротам; мне хотелось
плакать от страха пред ним, но он шагал так широко и быстро, что я не успел
заплакать, как уже очутился на улице, а он, остановясь в калитке, погрозил мне пальцем и сказал...
Однажды, когда у него что-то перекипело в горшке, он заторопился и так рванул ухватом, что вышиб перекладину рамы, оба стекла, опрокинул горшок на шестке и разбил его. Это так огорчило
старика, что он сел на пол и
заплакал.
Затем следует Вторая Падь, в которой шесть дворов. Тут у одного зажиточного
старика крестьянина из ссыльных живет в сожительницах старуха, девушка Ульяна. Когда-то, очень давно, она убила своего ребенка и зарыла его в землю, на суде же говорила, что ребенка она не убила, а закопала его живым, — этак, думала, скорей оправдают; суд приговорил ее на 20 лет. Рассказывая мне об этом, Ульяна горько
плакала, потом вытерла глаза и спросила: «Капустки кисленькой не купите ли?»
Старик рассказывает всё это, а старуха
плачет.
Старик Коньков, когда
платил деньги за дом, лукаво подмигнул глазом и сказал окружному начальнику: «А вот, погодите, умру, и вы опять с этим домом хлопотать будете».
В ту же осень Эвелина объявила
старикам Яскульским свое неизменное решение выйти за слепого «из усадьбы». Старушка мать
заплакала, а отец, помолившись перед иконами, объявил, что, по его мнению, именно такова воля божия относительно данного случая.
— Все кончено… — повторял упрямый
старик, удрученный крепостным горем. — Да… И ничего не будет! Всем этим подлецам теперь
плати… за все
плати… а что же Устюжанинову останется?
Постояв с минуту,
старик махнул рукой и побрел к выходу. Аристашка потом уверял, что Лука Назарыч
плакал. На площади у памятника
старика дожидался Овсянников. Лука Назарыч шел без шапки, седые волосы развевались, а он ничего не чувствовал. Завидев верного крепостного слугу, он только махнул рукой: дескать, все кончено.
«Телеграмма» вернулась, а за ней пришла и Нюрочка. Она бросилась на шею к Самойлу Евтихычу, да так и замерла, — очень уж обрадовалась
старику, которого давно не видала. Свой, родной человек… Одета она была простенько, в ситцевую кофточку, на плечах простенький платок, волосы зачесаны гладко. Груздев долго гладил эту белокурую головку и прослезился: бог счастье послал Васе за родительские молитвы Анфисы Егоровны. Таисья отвернулась в уголок и тоже
плакала.
— Який я тоби сват! — глухо ответил
старик и
заплакал. — Черт мене сват… в чертову родню попал!
Тишка только посмотрел на нее, ничего не ответил и пошел к себе на покос, размахивая уздой. Ганна набросилась тогда на Федорку и даже потеребила ее за косу, чтобы не заводила шашней с кержачатами. В пылу гнева она пригрозила ей свадьбой с Пашкой Горбатым и сказала, что осенью в заморозки окрутят их. Так решили
старики и так должно быть. Федорка не проронила ни слова, а только побелела, так что Ганне стало ее жаль, и старуха горько
заплакала.
— Я полковник, я
старик, я израненный
старик. Меня все знают… мои ордена… мои раны… она дочь моя… Где она? Где о-н-а? — произнес он, тупея до совершенной невнятности. — Од-н-а!.. р-а-з-в-р-а-т… Разбойники! не обижайте меня; отдайте мне мою дочь, — выговорил он вдруг с усилием, но довольно твердо и
заплакал.
Старики, прийдя в себя после первого волнения, обняли друг друга, поцеловались, опять
заплакали, и все общество, осыпая друг друга расспросами, шумно отправилось под гору.
В своей чересчур скромной обстановке Женни, одна-одинешенька, додумалась до многого. В ней она решила, что ее отец простой, очень честный и очень добрый человек, но не герой, точно так же, как не злодей; что она для него дороже всего на свете и что потому она станет жить только таким образом, чтобы
заплатить старику самой теплой любовью за его любовь и осветить его закатывающуюся жизнь. «Все другое на втором плане», — думала Женни.
— Потому что Сергей Иваныч ему по морде дали… Из-за Нинки. К Нинке пришел один
старик… И остался на ночь… А у Нинки был красный флаг… И
старик все время ее мучил… А Нинка
заплакала и убежала.
Вдруг поднялся глухой шум и топот множества ног в зале, с которым вместе двигался
плач и вой; все это прошло мимо нас… и вскоре я увидел, что с крыльца, как будто на головах людей, спустился деревянный гроб; потом, когда тесная толпа раздвинулась, я разглядел, что гроб несли мой отец, двое дядей и
старик Петр Федоров, которого самого вели под руки; бабушку также вели сначала, но скоро посадили в сани, а тетушки и маменька шли пешком; многие, стоявшие на дворе, кланялись в землю.
Говоря это,
старик маскировался: не того он боялся, а просто ему жаль было
платить немцу много денег, и вместе с тем он ожидал, что если Еспер Иваныч догадается об том, так, пожалуй, сам вызовется
платить за Павла; а Вихров и от него, как от Александры Григорьевны, ничего не хотел принять: странное смешение скупости и гордости представлял собою этот человек!